везли в неизвестном направлении среди самолетов и обслуживающей аэропорт техники. Через полчаса вооруженный конвой выгрузил меня и привел в грязную бетонную одиночную камеру, на двери которой красовалась табличка «М». Это была мужская камера миграционного обезьянника. Дверь с противоположной стороны подперла своим полным телом сидящая на стуле охранница.

Голоса стихли. Видимо, за дверью осталось всего пара человек, включая тело на стуле и мужчину за контрольным пунктом. Я постучала с целью выяснить, сколько мне еще ждать, но в ответ получила грубый отказ, мол, придет время, узнаешь. На просьбу воды я получила сладкий бутерброд. Шел час за часом, с утра прошло уже, наверное, 8—10 часов, я медленно сходила с ума, прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Наконец в соседнем помещении что-то оживилось, послышались низкие голоса мужчин. Дверь открыли, мне приказали выйти, та же вооруженная толпа окружила меня и проводила в автозак.

Когда машина остановилась около самолета, дверь открыли. Напротив меня стоял и ехидно ухмылялся грузный лысый мужчина в очках и с огромным фотоаппаратом на шее.

– Фото на память, мисс Бутина?

Я собрала все остатки злости своего обессиленного сознания во взгляд, который лучше всяких слов ответил весельчаку с камерой, и опустила глаза.

Вспышка, щелчок, снято. Мое нахождение в автозаке зафиксировано, но этого фотографу оказалось мало.

– Вытащите ее, – приказал он, – давайте сделаем коллективную фотографию с ней!

Меня сфотографировали в компании вооруженного конвоя у машины, потом у самолета, потом на лестнице, соединяющей асфальтированную площадку с телескопическим трапом на входе в воздушное судно.

– Улыбайся, мисс Бутина! – бегал вокруг меня веселый папарацци. Военные охотно позировали, хвалясь своим снаряжением и оружием.

Даже на входе в самолет фотограф продолжал щелкать камерой.

Мимо прошмыгнула молодая русская девушка-стюардесса. Она точно узнала меня, я видела это в ее удивленных глазах, полных сочувствия и поддержки: «Держись», – говорила мне она взглядом, боясь проронить хоть слово, чтобы не навредить моему подневольному положению.

– Все. Хватит, – прекратил, наконец, фотосессию начальник группы. – Видишь это? – показал он мне большой желтый бумажный конверт. – Там твой паспорт и уведомление о том, что это твой последний день на американской земле. Я отдам эти документы капитану судна, а тебе – вот, – протянул он мне маленький корешок посадочного талона. Бай-бай, – помахал он мне огромной ладонью.

Я взяла заветный листочек, тихонько попятилась назад, развернулась и сделала первый осторожный самостоятельный шаг…

Домой

Нога аккуратно ступила на металлическую смычку между салоном самолета и душным коридором телескопического трапа. Я крепко зажала в руке заветный корешок посадочного талона, в котором было указано место в самом хвосте самолета. Еще шаг, и вот слева кабина пилота, еще шаг – и перед моими глазами возникли знакомые пустые ряды темно-синих кресел с оранжевыми тканевыми накидками, которые я видела десятки раз, пересекая Атлантику из России в США. Я шла по узкому проходу между ними будто сквозь строй, чувство реальности покинуло меня: «Тут одно из двух, – думала я. – Либо все, что со мной случилось в последние полтора года, было кошмарным сном, либо я все еще там, лежу на железных нарах, я это все – плод моего воображения, окончательно свихнувшегося от окружающего безумия».

Передо мной будто из ниоткуда возник молодой бортпроводник в черном костюме с золотой оторочкой и белой рубашке с расписанным золотой нитью галстуком.

– Мария, мы вас так ждали. Успокойтесь, пожалуйста, – обеспокоенно сказал он, глядя в мои испуганные глаза и видя, что я готова вот-вот пуститься в бегство. – Вы на территории Российской Федерации. Все закончилось. Слышите? Вы дома. Хотите пить? Есть?

– Позвоните папе, – прошептала я ссохшимися от жажды губами. – Просто позвоните папе.

Бортпроводник быстрыми шагами пошел по проходу и исчез за шторкой.

Я остановилась около своего ряда и аккуратно села в мягкое кресло, продолжая зажимать в кулаке бумажку посадочного талона. Мне казалось, что это мое спасение, единственное оставшееся у меня право на то, чтобы быть здесь. Салон тихонько стали заполнять люди. Я вглядывалась в знакомые и родные славянские лица, как всегда серьезные и даже суровые, но в тоже время добрые и мудрые. И мы все такие – при первом контакте строгие и осторожные, но стоит нам раскрыться, нет преданнее и вернее друга, готового в любой момент подставить плечо. Больше всего на свете в тот момент я боялась, что из этой все прибывающей толпы появятся, будто коршуны, те самые маршалы в черной форме, подойдут ко мне, гремя железной цепью, и скажут, что все это ошибка, пора собираться обратно в холодный подвал тюремной камеры. Но вместо маршалов вновь появился стюард с листом бумаги и ручкой:

– Мария, а телефон вашего папы можете вспомнить?

– Да, конечно, могу. Я бы его никогда не забыла. Записывайте, – и я продиктовала молодому человеку номер отца. Он снова исчез, а на его месте возникла молодая девушка с хрустящей упаковкой чего-то съестного:

– Вы, наверное, голодны. Держите, – настаивала она, сунув мне в руку тульский пряник. – Что-то еще? Я сейчас принесу.

– Ничего не нужно, – ответила я, – я совсем не голодна. Просто позвоните папе, – как мантру, повторяла я.

– Дима уже звонит! Не волнуйтесь, – ответила она, смотря на меня глазами, полными сочувствия и доброты.

– Знаете, если это, конечно, несложно, – начала я, – можно просто много воды? Они не давали мне пить.

– Господи, – всплеснула она руками, – конечно. Как же я… Сейчас принесу. Секундочку.

Люди в проходе смотрели на меня огромными от удивления глазами, кто-то даже достал телефон и фотографировал меня, а я лишь все глубже вжималась в кресло, стараясь спрятаться от неожиданного и нежеланного внимания. Мне было непонятно, почему всем этим людям так интересно посмотреть и запечатлеть в своих смартфонах грязную и измученную девушку в спортивном костюме.

– Мария, – снова появился бортпроводник Дима, – как только мы взлетим, я переведу вас в бизнес-класс.

– Не надо меня в бизнес-класс, – замотала я головой, продолжая сжимать посадочный талон в руке, – мне тут очень хорошо. У меня есть билет, и я останусь здесь.

– Мария, вы не понимаете, я обязан это сделать, иначе мы парализуем весь самолет. Меня же уволят!

– Не надо, Дмитрий, – продолжала упорствовать я. – Пересадите в бизнес-класс вон ту девушку с ребенком, например, ей нужнее, а мне и тут очень хорошо.

– Ладно, обсудим, – вздохнул бортпроводник и отправился помогать пассажирке поднять тяжелую сумку на полку для ручной клади.

На место Дмитрия заступил другой человек в джинсах и черном свитере:

– Мария, я из РИА-Новостей. Мы бы хотели…

– Я не буду давать комментариев. Я просто хочу